Умение читать. Зависть

Зависть — плохое чувство. Да, кто-то так сказал, я уже не помню. Кажется, так говорили все или почти все.
… Вот сидит такой человек, ему лет двадцать-двадцать два. Молчит, не двигает — застывший питон, в ожидании. Поймавший мысль, переваривающий мысль, ждущий.
Это завораживает.
… Вот с кончика тлеющей сигареты падает пепел, а он не замечает, и это не ступор, нет. Хотя, впрочем, мне-то откуда знать? Я же его не читаю, я просто наблюдаю.
И все-таки это выглядит удивительно.
… Если бы у меня была возможность заглянуть чуть глубже — что бы я увидел?

Страсть к подражательству — это я уже про себя. Зависть ощущается почти физически. Но это зависть к эффекту, не к внутреннему. Когда ты начинаешь это анализировать — плохеет.
Неужели ты такое мелкое насекомое, нечто пытающееся имитировать, но не стать?

Сосредоточенность. Погруженность. Скрытое напряжение. Скорость, которая незаметна под спокойствием.

Seems cool. Wannabe.
Вот эта «мелкота» и удручает. Скопировать наружный слой кажется уже достаточным, а нужно глубже, глубже…

«Мелко берете, товарищ». А все же… Если это понимаешь, то, возможно, не так безнадежен. Возможно.

А все ж таки снова игровое

«Для меня всегда было загадкой — как великие актеры могли играть с артистами, от которых нечем заразиться, даже насморком. Как бы растолковать, бездари: никто к вам не придет, потому что от вас нечего взять. Понятна моя мысль неглубокая?»

— Фаина Раневская

Заметки по поводу

И проще бы помнить, что лишнее во время работы — это все, что касается вопросов «платформ», «преимуществ» и «недостатков».

Твоя работа в принципе не должна касаться вопросов «она лучше чем» и уж тем более затрагивать «она хуже чем».  Она есть и её нужно закончить.

В пределах создания мира меня не интересуют лишние факты. В конце концов, мне бы хотелось иметь дело с миром, с демонами собственного сознания. Никак не с кучкой цифр, букв, знаков… Все это лишнее. На момент написания лучше оставаться эскапистом.

Ключевая мысль — создание шкатулки, тет-а-тета с игроком. Комнаты, в которой есть мир и игрок — и все воспринимается как нечто личное, касающееся только этих двоих и никого больше.

… И вот как бы так выжечь из себя все, что касается зависти, желания, раздражения, зависимости от желаний других,  чужих лекал и мыслей по поводу? Все это ведь будет важно позже, много позже. Никак не здесь и никак не сейчас.

Всегда нужно помнить цель, которую ты преследуешь при создании игры. Это важно хотя бы потому, что с каждым написанным словом твои персонажи становятся ярче, живее. Эта фантомная ответственность кажется спорной, но я предпочту считать, что эти несчастные люди по ту сторону экрана — живы не меньше моего, а подчас — даже больше. И уж коль скоро я приношу их в жертву, то хотя бы  — ради чего-то стоящего.

Ответственность за них начинает тяготить — я уже знаю, что будет с Лидией, какая дилемма проходит между Александром и Анной — и это меня убивает. Если бы все можно было бы сделать иначе — но мне сопротивляется сам чертов текст и собственное сознание. Нельзя иначе, потому что я уже это сделал. В ином же случае получается преступление гораздо более мерзкое, нежели уже совершенное.

Кажется, я начинаю бояться того момента, когда игра закончится. Мир замкнется и я перестану быть самой главной его частью. Более того, места мне там уже не будет.

Пока он только нашел путь к выходу. Размытый, нечеткий, но все же путь.

Тяжело.

Синдром второго дня

Вчера у меня почти не осталось сомнений: так называемый insight все же имеет свои побочные свойства и неприятные последствия, пусть и на уровне сугубо моральном.

Просто представьте себе — вас озарило, вы явственно чувствуете будто вас направляет некая Высшая Воля™ , и все, что недавно казалось таким сложным и невыполнимым продвигается легко и быстро. Словно бы Один спустился по веткам Иггдрасиля, и приватно угостил вас поварешкой меда… Ну ладно, с Одином я слегка переборщил.  Однако, тем не менее — все легко и все круто.

И вот на следующий день вы просыпаетесь, открываете файл (или что там у вас) с «плодами инсайта»… Это печально, не так ли? Возможно, это уходит чрезмерно-восторженное состояние и организм прекращает выделять всякие эндорфины. Возможно светлый образ «сделанного на инсайте» просто не соотвествует реальности. Или, если все совсем плохо,  «сделанное на инсайте» по структуре напоминает хитрую глоссолалию.

К чему я это? К тому, что синдром второго дня — зло.  Пересматриваю написанное вчера и пребываю в унынии.

Healing

— Доктор, ну вот скажите мне, доктор, ну вот я знаю, что у меня вот такая глубокая душевная травма.
— Ну?
— И жить мне с нею никак, и вот я, как умный человек, её лечу.
— И?
— И проходит она у меня постепенно, постепеннее некуда, в год по чайной ложке.
— Ну?
— Потому что, естественно, глубокие травмы быстрее не проходят.
— Ы!
— И с каждым годом мне становится всё легче и легче…
— Ну!
— В середине жизни — вдвое легче, потом — втрое, вчетверо, и наконец…
— Да?
— Наконец к восьмидесяти годам я триумфально долечу свою травму…
— Угм…
— И тут же умру от старости. В тот же день. Полностью здоровым! ДА?!?
— Нет-нет, милый, все проще, гораздо проще.
— Э?
— Вы долечите свою глубокую душевную травму не к концу жизни, а раньше, гораздо раньше.
— О!
— Но в тот момент, когда Вы ее долечите, и она у Вас уже болеть больше не будет…
— Да?
— Вы поймёте, что Вам только казалось, что она у Вас одна.

— Райхер Виктория

Début

Esprit d’Escalier, в переводе с французского,  означает нахождение верного ответа уже тогда, когда момент безнадежно упущен.